http://lib.rus.ec/b/404066/read

Имя писателя Иванова В.Н. для меня было почти незнакомым. Только роман "Императрица Фике" попадал в поле моего зрения. Поразительный сайт, очень интересный. Спасибо.. Уже нашла несколько книг в библиотеке у нас в городе. - буду читать

125 летнему юбилею посвящается
Каратеев Владимир Васильевич- почитатель Вс.Н.Иванова и его творчества

Вс. Н. Иванов — на сегодняшний день широко известный дальневосточный писатель, создавший значительные произведения, образно показывающие ряд наиболее важных периодов истории в развитии России.
Талантливый и хорошо образованный, с университетским гуманитарным образованием, — Вс. Н. Иванов всегда стремился к объективному реалистическому изображению событий. Страницы истории он как бы пропускал через свой ум и душу, стремясь ярко, интересно выражать свои мысли. Читатели с интересом обращаются к таким его повестям и романам, как «Иван III», «Императрица Фике», «Александр Пушкин и его время», «Черные люди», «Путь к Алмазной горе» и др.
Будучи изгоем, белоэмигрантом в течение 23-х лет, одновременно отличаясь великодушием истинного интеллигента, — он никогда не держал зла против людей, избежавших трудности его жизни. Вынужденный долгие годы жить в Харбине, Иванов продолжал детально изучать историю, философию, экономические науки.
Постепенно складывалось его мировоззрение, которое на сегодняшний день можно определить как взгляды представителя теории конвергенции. Это научное направление появилось в результате деятельности социологов П. Сорокина, Парсонса и др. Оно предусматривает необходимость обобщения и внедрения в жизнь лучшего опыта различных государств предшествующих исторических периодов с целью достижения прогресса в развитии общества.
Всеволод Иванов выступал против коммунистического максимализма. Одновременно он понимал неизбежность российских революций и гражданской войны и поддерживал те положительные явления, которые были связаны с ними.
В эмиграции, главным образом в Харбине, он написал такие произведения (в основном очерки), как «Философия Владимира Соловьева», «Адмирал Колчак», «Столыпин», «Дело человека», «Ложь и политика», «Власть земли», «Оправданный Аввакум», «Голубая роза» и др.
Активный период творчества писателя приходится на 1940 – 1960-е годы. С февраля 1945 года писатель получает разрешение от правительства СССР свободно передвигаться по территории страны и жить на её территории.
Вс. Иванов мог бы посвятить свои литературные произведения революции, индустриализации, коллективизации в России, но тогда бы пришлось ему кривить душой, писать о том, чего не было. И он обращается к далекому прошлому страны, освещает самые значительные периоды её жизни, чтобы помочь соотечественникам создать действительно демократическое государство, не допускать ошибок ушедших времён. Ну и, конечно, воспитывать патриотизм у своих земляков. Сам писатель об этом говорит так:
«Только зная прошлое, помня о нём, мы познаем, увидим, сделаем новое… Нам надо знать старое, чтобы увидеть новое, чтобы понять его. Только благодаря памяти мы личности» [5]. Его талант, как прожектором, высвечивает самые значительные периоды в истории многострадальной России.
Вот повесть Вс. Н. Иванова «Иван III». Уже выбор темы говорит о многом. Писатель игнорирует время Ивана IV Грозного, которое трактовалось М. Н. Покровским, И. И. Смирновым, С. В. Вахрушиным и др. как самый значительный период в создании русского единого централизованного государства. Образ Ивана Грозного долгое время рассматривался как эталон мудрости, твёрдости (крайней жестокости) в борьбе с врагами, — под стать самому И.В. Сталину. Даже сам Черкасов в фильме «Иван Грозный» играл главную роль.
Как известно, Иван III правил самостоятельно довольно долго (43 года: 1462—1505 гг.). До того, как стать царём, он уже получил опыт организации государственных дел, так как с десяти лет помогал незрячему отцу (Василию II), и его называли великим князем.
Он был высок, красив, худощав, серьёзен. Вс. Иванов показывает в повести, что Иван III в делах проявлял большое терпение, мужество, мудрость, твёрдость характера. При нём Русь не только значительно расширила границы, но и окончательно сбросила иго татаро-монголов. И это было сделано, выражаясь языком того времени, «малой кровью».
Роль великого князя всё больше возрастала, хотя она и ограничивалась деятельностью Боярской думы. Боярская дума состояла из небольшого количества бояр и окольничих. Так, в начале XVI века в её составе было 12 бояр и 3 окольничих, происходивших, как правило, из чернигово-северских князей, ростово-суздальских княжат и старо-московского боярства (Глинские, Бельские, Ростовские, Шуйские, Морозовы, Захарьины-Юрьевы и др.).
Боярская знать соперничала с царём, и царь стремился уменьшить её силу. У дворян имения были поменьше, и они получали их не по наследству от своих предков, а из рук Московского царя и при обязательном условии военной службы. Если дворянин переставал служить, поместье у него отбиралось.
Большую роль в укреплении власти Ивана III, — и это показывает Иванов в своей книге, — сыграла его удачная женитьба на племяннице византийского императора Софье Палеолог. (В Москве её стали величать Софьей Фоминишной).
Этот брак оказался возможным в результате того, что русский князь Дмитрий одержал великую победу на поле Куликовом, защитив Западную Европу от варварского нашествия татаро-монголов.
Весь мир с восхищением взглянул на православную Москву: «Москва — это единый огромный народ, одного потока, одной веры с Европой — народ христианский, широкий, простой, как море; мудрый и добрый, как природа. Народ — не орда, народ под единым властителем, князем христианской веры» [2].
Царица Софья не только отличалась необыкновенной красотой — с её необыкновенным магнетическим взглядом огромных чёрных глаз. Она была хорошо образована, умна. Для Ивана III она была лучшим советчиком. Великий князь не принимал ни одного решения, ни посоветовавшись с женой. Их союз был счастливым соединением чувственной страсти, эмоционального удовлетворения, единых политических интересов, общих взглядов на воспитание детей.
Софья, как и её муж, была одарённым дипломатом и эрудитом своего времени. Супруги подчас целыми днями беседовали по многим политическим вопросам, находя приемлемые выходы из затруднительных ситуаций. Она, как и царь, страстно желала укрепления и процветания Руси.
Писатель показывает, как были решены многие проблемы страны международного плана в конце XV века. Прежде, чем вести борьбу за окончательную ликвидацию власти татаро-монголов на русской земле, надо было ликвидировать феодальную раздробленность страны, создать единое централизованное российское государство. Многие удельные князья видели силу Ивана III и сами предпочитали перейти к нему на службу, избежав военных столкновений.
Так, в 1463 году Ярославское княжество добровольно перешло в состав владений Ивана III. В 1474 году Ростовский князь Михаил продал своё княжество Московскому князю и сам перешёл к нему на службу. Также после небольших столкновений вошли в состав Руси Брянск, Чернигово-Северская и Пермская земли. Когда войска Ивана III подступили к Твери, мелкие тверские князья стали один за другим переходить к Московскому князю и просить принять их к нему на службу. Присоединение сильного Тверского княжества к Москве было очень важно: Тверь раньше соперничала с Москвой.
Тяжелее обстояли дела с Новгородом, который заключил договор с польским королем Казимиром IV о взаимопомощи. Лишь 14 июля 1471 года новгородцы потерпели сокрушительное поражение от войск Ивана III на реке Шелони. Было подписано перемирие в деревне Коростынь, по которому Новгород выплатил дань Москве. И лишь в 1478 году Новгородская земля подписала капитуляцию и вошла в состав Московского княжества.
Могущество Руси возросло. Из феодально-раздробленной страны выросло сильное Русское государство. Такое государство не могло больше терпеть татаро-монгольское иго. Иван III считал ниже своего достоинства получать ярлык на княжение у татаро-монгольского хана, стоять на ногах перед восседающим правителем, согласовывать с ним каждый свой шаг, платить дань хану.
Однако татарский хан Ахмед попытался привести Русь к покорности. Во главе большого войска он подошёл в 1480 году к берегам Оки и её притоку Угре. В течение лета проходили небольшие военные столкновения, в которых побеждали москвичи. Затем татарские войска остановились на берегу реки Угры, не решаясь напасть на рати Ивана III. В ноябре 1480 года войска хана Ахмеда отступили без боя и ушли к себе в Орду. Монголо-татарскому игу над Русью был положен конец.
Заслуга Ивана III как полководца заключалась в том, что он продумывал каждую деталь в предстоящих сражениях, не терпел излишней суеты, стремился сберечь своих воинов; достичь победы над противником с наименьшими потерями.
Не случайно австрийский посол С. Герберштейн, характеризуя тактику Ивана III, отметил: «Он, как правило, никогда не бывал в сражениях, и всё же всегда одерживал победы; так что великий Стефан, знаменитый воевода Молдавии, часто поминал его на пирах, говоря, что тот, сидя дома и предаваясь сну, умножает свою державу, а сам он (Стефан) ежедневно сражаясь, едва ли в состоянии защитить свои границы» [1].
Таким образом, анализируя историческое прошлое Родины в повести «Иван III», Вс. Н. Иванов приводит читателей к выводу о том, что не тот полководец является великим, который добивается победы неисчислимыми жертвами своего народа. Талантлив и велик тот, кто бережно относится к своей армии и побеждает благодаря лучшим знаниям военного искусства, с минимальными потерями.
Не тот правитель пользуется популярностью в народе, кто является деспотом в своей семье, а тот, кто считает свою жену другом и прислушивается к её советам. Содержателен и интересен роман Вс. Н. Иванова «Чёрные люди». Писатель обращается к XVII веку, к периоду правления Алексея Михайловича Романова (1645—1676 гг.), правившего вскоре после разгрома польско-шведской интервенции.
Решающую роль в разгроме иноземцев-захватчиков сыграло ополчение Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, которое в октябре 1612 года пошло на штурм Китай-города и овладело им. 26 октября 1612 года польский гарнизон капитулировал, сдавая знамена и оружие.
В январе 1613 года произошло заседание Земского собора, на котором на царский престол был избран 16-летний Михаил Федорович Романов (1613—1645 гг.).
Русь долго не могла избавиться от последствий разорительной войны, придти к нормальной созидательной жизни. Но люди радовались миру, верили в возможность преодоления послевоенных трудностей. Об этом образно повествует писатель: «Давно уже не приходилось им, посадским и городовым людям, вскакивать от ночного набата со всех колоколен, бросать работу, бежать сломя голову, спасать, тащить пожитки в Кремль да вставать на оборону на башни, на деревянные стены, каждый куда и каждый с чем ему положено — с топором, с копьём. С саадаком, с пищалью, с мечом, с бревном, с камнями, с кипятком, со смолой и с тревогой, с проклятиями, а то со слезами смотреть из бойниц, как из окружных лесов бегут, спасаются в крепость крестьяне с полей, из окрестных сёл и деревень, а за ними гонятся лихие воровские люди. Мир стал над всей Московской землёй, избыто всем народом великое московское Лихолетие» [3, с. 42].
«Чёрные люди» — многоплановое произведение. Автору удалось показать, что в период польско-шведской интервенции победа страны стала возможной в результате единения всех слоёв населения, всех сословий в одно целое — русскую освободительную армию.
Однако восстановление и развитие экономики проходило при других обстоятельствах. Власть имущие, особенно воеводы и высокопоставленные чиновники, радуясь наступившему миру, стремились как можно быстрее зажить богато и вольготно за счёт тех, кто непосредственно задействован в развитии экономики, обложив их непосильными налогами, немедленным изъятием недоимок, огромной пошлиной на соль (февраль 1646 г.).
Этот процесс трудного восстановления разрушенного, установления новых экономических связей внутри России и с другими странами, движение русского народа на восток писатель образно показывает через судьбы его литературных персонажей.
Это, с одной стороны, — семейство мелких предпринимателей Босых, судьба которых проходит буквально через весь роман. Это семья крестьян Паньшиных, серебряных дел мастер Максим Псурцев, Максим Сувоев, Дементий Санин, Василий Иванов, сам Ерофей Хабаров, бывший приказчик Босых и др.
Среди этой когорты тружеников автор выделяет Тихона Васильевича Босого — одного из представителей молодого поколения семейства Босых в Великом Устюге. Красивый, сильный, умный, хороший организатор артели, он доставлял для москвичей много сельди в бочках, и сёмгу, и палтус, и треску, и гагачий пух, и рыбий зуб.
Одновременно читатель знакомится с боярами, воеводами, окружающими царя Алексей Михайловича, зачастую льстившими ему и скрывающими истинное положение дел.
Многие из них не сумели наладить нормальных отношений с рабочими, крестьянами, казаками, мелкими предпринимателями. Они стремились в кратчайшие сроки пополнить царскую казну за счёт жестокой эксплуатации простого народа. Люди, создающие материальные блага, ненавидели семейства Морозовых, Траханиотовых, Плещеевых, Шереметьевых, Ряполовских, Ртищевых и др.
Во многих городах России, в том числе и в Москве, проходили классовые столкновения на почве несправедливости в решении социальных проблем. Особенно возмущали народ показательные избиения бедняков, которые не в силах были уплатить налоги. Так, в Москве палачи хватали должников, уводили на Земских двор, привязывали их к столбам и свирепо избивали гибкими лозами до полусмерти. На эту позорную экзекуцию чаще всего попадали уважаемые люди. Например. Палачи избили известных в Москве ткачей (Максима Сувоева, Дементия Санина, Василия Иванова). Били до тех пор, пока родные не выкупили их за деньги, занятые у знакомых под большие проценты.
Женщины громко кричали и плакали, освобождая своих любимых: «…Грабители! Разбойники! Жаловаться? А кому? Царя нет! Боярам? Все они заодно. Ворон ворону глаз выклюет! Ах ты, болезный наш Максимушка! Васенька, ясный свет! Ой, тяжело вам досталося, болезные вы наши!...» [3, c. 143].
Тихон Босой исправно платил налоги, труд ему был в радость, но воевода князь Василий Ряполовский безжалостно искалечил жизнь незаурядного парня.
Писатель находит нужные слова, чтобы описать прекрасное чувство, соединившее внезапно молодых людей (Тихона Босых и Анну Паньшину, живущую в деревне Семже): «Тихону и Анне и говорить-то почти не пришлось, когда они весенней, черемуховой ночью сошлись на огороде, обнялись, прижались друг к другу. Да что тут скажешь, когда за них всё уже было сказано самой природой и им оставалось только повиноваться, чтобы дальше жить вместе в красоте, в труде, как и все вокруг… Оставалось только повенчаться, а потом трудиться и растить дальше своё гнездо» [3, с. 48].
Юноша уезжает на Белое море, на промысел. Счастливая Анна ждет жениха. Но вот внезапно является овдовевший воевода, обидчик Тихона Ряполовский. Он поражён красотой и вдохновенным выражением лица девушки. Чувство оказывается настолько сильным, что князь решает немедленно жениться на Анне, обещая знатность и богатство будущей жене. Анна в отчаянии. Девушка и её родители, отец Яков Паньшин отказывают новоявленному жениху. Тогда Василий Ряполовский силой, как коршун, с помощью своих слуг, вырывает из семьи свою жертву, не заботясь об её истинных желаниях. Ведь он воевода, и ему всё позволено.
Узнав о случившемся, Тихон приходит в отчаяние. Он готов немедленно расправиться с обидчиком, но разумные советы его родных и собственный рассудок останавливают молодого человека.
Он сливается с бунтующей толпой и делает всё возможное, чтобы передать челобитную народа самому царю Алексею Михайловичу. Такой случай предоставляется Босому 23 июня, когда царь направился в Сретенский монастырь на молебен. Тихон в упор смотрит в лицо Алексея Михайловича, в его тёмно-серые глаза и настоятельно просит не губить народ, спасти его от боярина Плещеева и других угнетателей. В это же время сам Плещеев с озлобленным выражением лица подъезжает к Босому, выхватывает из его рук челобитную и разрывает её в клочья.
Но народ уже невозможно остановить. Те, кого избивали, морили голодом, были беспощадны. Они не только убивали ненавистных эксплуататоров, но и врывались в их дома и с наслаждением, как бы забавляясь, разбивали вдребезги всё имущество. Например, молодую жену Бориса Морозова оставили невредимой (сам Морозов успел уйти), но всё имущество в их доме было уничтожено. Раздавались крики: «Любо, любо!». Своих врагов, которые не успели скрыться, толпа зверски уничтожала. Так, не успел уйти от возмездия Назар Чистый. Ему разбили голову и избили до смерти. Такая же участь постигла окольничьего Плещеева, которому не удалось избежать народной кары.
Трагические события тех лет подтверждают истину о том, что власть имущим нужно относиться с уважением к тем, кто непосредственно производит материальные блага.
Ведь народ выступал не против всех знатных и богатых. Нормальные отношения, например, сложились у рядовых тружеников с дядей царя Никитой Романовым, с Демидовыми и другими известными соотечественниками.
Жизнь шла своим чередом, несмотря на бесконечные трудности, препятствовавшие хозяйственному прогрессу. Действительность требовала не самоуничтожения нации, а упорного труда, смекалки, оптимизма, налаживания всероссийского рынка и торговли с другими странами. В это время в стране возникают крупные мануфактуры. Продолжают давать продукцию на реке Тулице и реке Протве железоделательные заводы. Тульские и каширские заводы лили и ковали пушки, гранаты, ядра, мушкетные стволы. Стекольные заводы были основаны в селах Духанино, Измайловском и Воскресенском. Эти заводы производили оконное стекло и посуду, в том числе аптечную. В Нижнем Новгороде и Вологде основывались канатные мануфактуры, продукция которых была известна всей стране.
На севере и в Поволжье были построены соляные варницы. Правительство основало также шелкоткацкую, полотняную, писчебумажную мануфактуры, продукция которых поступала в казну.
Русские люди, стремясь освободиться от чрезмерной эксплуатации крупных собственников, осваивали Сибирь и дальневосточные земли, налаживая эффективную торговлю с коренным населением этих регионов.
Тихон Босой, один из положительных героев романа, — несмотря на жизненные катаклизмы, — решает уехать в Сибирь, чтобы получить возможность стать самодостаточным, забыть личную трагедию, спокойно трудиться, торговать с центральными городами. Автор романа умело пишет о настроении молодого человека: «Свежий, легкий, бодрый шёл Тихон… Звезды искрились сквозь берёзы, молодой месяц нагонял зарю… Эх, земля родная! Сила взыграла в Тихоне, как рукой сняло все сомнения. Работать, трудиться — ехать в Сибирь! На Студёное море. Куда ещё? Работать, как по всей земле трудится народ на полях, по городам, по избам, и работают днями, и отдыхают вот в такие вечера» [3, с. 186].
Тихон Васильевич Босой обосновался в Енисейском остроге и добился того, что стал полезен для своего народа. Он, как и в центре России, сбил артель и занимался проблемами рынка, снабжая людей хлебом, рыбой, другими продуктами и товарами. Как предприниматель, он переписывался с Москвой, Великим Устюгом, всей Сибирью и организовывал обмен товарами. Иногда не спал сутками, стремясь успеть вовремя решить назревшие проблемы. Ездил по Сибири на конях, оленях, собаках, был по-настоящему увлечён своей работой.
Хотя Тихон всегда помнил и любил Анну Паньшину (Аньшу, как он её называл), — но когда на Енисее встретил красавицу здешних мест Зегзу, дочь Тунгусского князьца Тасея, решил жениться. Семья, дети помогали сделать его жизнь насыщенной, интересной.
Писатель показывает, что уныние, бездеятельность, озлобленность — плохие советчики. Труд, целеустремленность помогают делу, несут с собой удовлетворённость жизнью, способствуют пониманию прекрасного.
Хотя Вс. Иванов сочувствовал чёрным людям, понимал причины бунтов и революций, но всегда считал, что они не приводят к решению основных проблем. Писатель откровенно писал о своем мировоззрении в 1922 году в записках «Крах белого Приморья»: «Я не мог признать хотя бы отдаленной целесообразности во многих до конца сокрушительных проявлениях русской революции. Я и те, кто был со мной, боролись против так называемого «углубления» революции, против обусловленного им неосмотрительного разрушения тех принципов, которые назавтра же пришлось бы восстанавливать, потому что они вечны» [4].
В романе Вс. Иванова «Чёрные люди» представлены не только положительные литературные герои, способные преодолевать жизненные трудности. Писатель останавливается на реальных русских героях — землепроходцах XVII века. К ним относится Ерофей Павлович Хабаров, чьё имя не только навсегда вошло в историю России, но и стало широко известным во всём мире.
Ерофей Павлович Хабаров (1610—1670 гг.) отличался смелостью, целеустремленностью, твердостью характера. Он был умён и для своего времени образован. Он стремился и принести пользу для России, совершив трудное путешествие на Амур, и одновременно поправить свое состояние предпринимателя. (Соляные варницы Ерофея Павловича под Якутском прибыли не давали).
Хабаров знал о путешествиях на Дальний Восток таких соотечественников-казаков, как Иван Москвитин, Дмитрий Копылов, Василий Поярков и др. Знал также о том, что коренное население богатейшего края отличалось доброжелательностью, стремлением к установлению торговых справедливых отношений с русскими путешественниками.
Однако были существенные препятствия, мешавшие идеальному ходу дел. Главными противниками дружбы между русскими и аборигенами являлись маньчжуры, которые в 1644 году захватили китайский престол и неоднократно стремились захватить земли Дальнего Востока, обложив аборигенов непосильной данью.
Кроме того, русское правительство совершенно перестало выделять деньги на освоение новых земель, и Хабарову пришлось занять значительную сумму денег у воеводы Дмитрия Францбекова для предстоящей экспедиции.
Путешествие из Якутска на Амур началось в марте 1649 года и было и вначале довольно успешным, хотя первоначально осуществлялось на двух дощаниках и с небольшим количеством людей (70 человек).
Однако суровость неизведанных просторов, первоначальные опасения аборигенов, которые боялись того, что русские будут также жестоки и жадны, как маньчжуры; недостаточность денег. Предательство (заместитель Францбекова Стеншин написал в Москву жалобу на Хабарова), — привели к тому, что Хабаров не смог осуществить всех своих замыслов.
Он обосновал на Амуре Ачанский и Албазинский остроги, значительно увеличил количество путешественников (их стало более 300 человек), наладил отношения с коренным населением Амура, собрав с них определённую дань. Но полностью вернуть долг в казну Францбекова к 1653 году не смог.
В это время неожиданно из Москвы приехал дворянин Дмитрий Зиновьев и, не разобравшись до конца в делах Хабарова, доверяя доносчику Стеншину, отстранил Ерофея Павловича от должности приказного человека. На эту должность был назначен Онуфрий Степанов, а Хабарову было приказано ехать в Москву, где он должен был предстать перед судом. Лишь в 1658 году Хабаров был оправдан московским судом, но не получив разрешения вернуться на Амур, поехал в Якутск.
История установила истину, оправдав землепроходца, который много сделал для страны бескорыстно, проложив путь на Амур.
Вс. Н. Иванов характеризует Ерофея Павловича Хабарова как патриота, отдавшего свою жизнь Родине; считает обвинения в адрес великого земляка необоснованными. Одним из важных явлений XVII века, получившим отображение в романе Вс. Н. Иванова «Чёрные люди», является социально-политическое движение в религиозной сфере. Во второй половине XVII века в России происходит формирование абсолютной монархии, что является положительным явлением в период укрепления единого национального государства. Данный процесс был неизбежно связан с лишением церкви её феодальных привилегий и непосредственным подчинением государству. В этих условиях церковь стремилась поставить духовную власть выше светской. Такую попытку предпринял патриарх Никон, что показано в произведениях А. П. Щапова, Н. А. Аристова, А. П. Богданова и др. Никон верил в успех своей тактики, так как ему удалось на церковном поприще быстро достигнуть небывалых успехов. Он был сыном мордовского крестьянина (имя в миру — Никита Минов). В молодости он принял монашеский постриг на Соловецких островах и скоро после этого стал игуменом Кожеозёрского монастыря. Он был знакомым, затем другом царя Алексея Михайловича и пользовался царской поддержкой.
Вскоре Никон становится архимандритом московского Новоспасского монастыря. В 1652 году он избирается московским патриархом и начинает реформу по унификации церковной службы, взяв за образец греческие правила и обряды. Была проведена замена крещения двумя пальцами троеперстием; произнесение славословия «Богу аллилуйя» не дважды, а трижды; движение вокруг аналоя в церкви не по ходу Солнца, а против него. Но самое главное заключалось в том, что по примеру восточного духовенства в церквях начали читать проповеди собственного сочинения. Проповеди, таким образом, могли быть направлены против неугодных лиц, носить обвинительный характер. Вскоре русская православная церковь раскололась на никонианцев и старообрядцев. Последних возглавлял протопоп Аввакум — одна из наиболее ярких личностей в русской истории. Это был доброжелательный, красивый человек, помогающий другим людям в беде. Он считал, что прихожан надо воспитывать в духе толерантности. Взаимопомощи, любви к детям, старикам, несчастным скитальцам. Нужно покончить с чрезмерной жестокостью и не делать другим того, чего сам себе не желаешь. Вот одна из речей Аввакума, с пониманием воспринимавшаяся слушателями: «Ты своё нутро народу покажи чистое, чтобы всем явно было, что ты за человек. И увидят люди, что в тебе добро и ты чист, и пойдут за тобой безнасильно, и будет на земле мир и в человеках благоволение. Мир будет расти, а не свара. А коли силой в рай гнать — горе душе верной; всё, что высокого в ней — всё низвергается…» [3, с. 375].
Такой человек был опасным соперником для Никона и ему подобных. Поэтому он и его сторонники (Ф. Морозова, Е. Урусова, многие стрельцы, крестьяне) были сосланы в глухие уголки России: в Пустоозерск, низовье Печоры. В голоде и холоде провели они 14 лет в земляных тюрьмах, после чего были заживо сожжены.
Как видим, произведения Вс. Н. Иванова несут в себе глубокое идейное содержание. Писатель, как и некоторые его предшественники и современники, показывает прошлое, которое перекликается с настоящим. Автор невольно заставляет читателей думать о том, какими путями общество может совершенствоваться. Выводы читателей близки высказываниям А. Солженицына, лауреата Нобелевской премии. Вот одно из них: «Всем нужно приобщаться к русской национальной традиции, к нашей вере и истории, к нашим литературе и языку. Нужно научиться ощущать себя частицей сначала своей семьи, своего рода, а затем своей страны и народа. Только этот стержень поведёт нас в жизни».

Вс. Н. Иванов и Китай

В Китае Всеволод Никанорович Иванов прожил почти четверть века. Многие, для кого, как и для Иванова, Китай стал прибежищем после революционных бурь в России, оставили воспоминания о тех днях. Большинство из этих воспоминаний можно назвать бытоописанием восточной эмиграции, выражаясь словами Альфреда Хейдока, рассказом о "судьбе изгнанников печальной". Есть такие страницы и у Вс.Н. Иванова. Однако все, что написано им о Китае, никак не укладывается в определение "китайская тема" или "китайские страницы" в творчестве писателя. А хочется назвать эту тему именно так: "Вс.Н. Иванов и Китай".
Китай для Иванова стал не просто местом проживания, он дал толчок его самосознанию, поставил перед ним важнейшие проблемы бытия — красота и вера, древность и современность, искусство и гражданственность. В Китае сложились и его философия, и сам он — и как личность, и как художник — во многом был определен открывшейся ему страной.
Китаю, его истории и культуре, отношениям с Россией и Западом были посвящены различные произведения писателя: лирико-философские очерки —"Китай на свой лад", "Культура и быт Китая"; стихотворения —"Дракон", "Китайцы" и публицистические статьи. Для посольства СССР в Китае им было сделано описание страны по 28 провинциям. В советский период были написаны и художественные произведения о Китае: "Тайфун над Янцзы", "Путь к алмазной горе", "Дочь маршала".
Многое влекло Вс.Н. Иванова к Китаю: с огромным уважением пишет он о китайском народе, его земледелии, ремеслах; с восхищением отзывается о классической литературе и искусстве; пытается понять своеобразие страны и национальный характер. Но есть одна проблема, к которой писатель обращается постоянно, когда бы и о чем он ни писал. Это Китай и Россия. Итоговым его размышлением можно считать публицистические заметки, написанные в 1947 г. и названные "Краткая записка о работе с Азией".
В записке нашли отражение идеи евразийства. Определяя проблему, Иванов пишет: "Стоит только посмотреть на карту, чтобы увидеть, что большая часть Советского Союза — в Азии. Стало быть, мы можем быть заинтересованы в Азии, в ее азиатской проблеме и судьбе еще более основательно, нежели заинтересованы в родном нам славянофильстве. Исторически и культурно мы связаны с Азией". Писатель обращается к истории России XIII—XV вв., пишет о монгольском иге, захватившем огромные территории не только Азии, но и Европы. "Вполне понятно, что из соображений ложно-патриотических, а главное из-за давнишнего преклонения перед Европой, русское общество постаралось забыть об этом тяжелом периоде власти. А Азия этого не забывает — в каждой школе Китая можно видеть на стене исторические карты, где показана империя четырех ханств, и Москва там показана в черте границы, подчиненной Пекину, единой Золотой столице".
Позднее, пишет он, мы оставили огромные ворота в Азию и уселись под окном в Европу. А в это время сперва Англия, затем Америка пошли в Азию, и только эта угроза с Востока заставила русское правительство пересмотреть свою политику в отношении Азии. Началось заселение Сибири. В своих исторических романах Вс.Н. Иванов обратился именно к этому периоду в истории России.
В "Краткой записке" Иванов пишет о той роли, которую сыграла Россия в освоении Севера Китая — Маньчжурии. "В русской литературе нигде не показано огромное значение постройки Восточно-Китайской железной дороги для Китая. Мы сделали это и не гордимся этим. В сущности, построив эту дорогу, выкупив землю на русское золото, Россия призвала к жизни огромные массивы Маньчжурии, которая до этого была гиблым местом".
Войны XX в., по мнению Вс.Н. Иванова, — это войны за Азию. XX век — это борьба за влияние на Азию. Америка и Европа преуспели в этом. Что может противопоставить этой политике Россия? Иванов отмечает несколько важных моментов в отношениях России с Азией, точнее с Китаем: во-первых, необходимо признать, что Россия есть азиатское государство не менее, чем европейское. То есть признать определенные общие моменты нашей истории. Поэтому нужна книга по общности русской и китайской истории, нужна новая книга по истории Китая, написанная для Китая. Должна быть написана русская книга о китайской культуре. Необходима экспедиция в страну древнейшей культуры. Англо-саксы и немцы давно уже учатся у Китая, только не говорят об этом. Такая политика, по утверждению Вс.Н. Иванова, будет продолжением исконно русской политики.
Н.К. Рерих, который, как и Вс.Н. Иванов, мучился "неистребимым желанием сделать для России как можно больше", писал в том же 1947 г.: "Вс.Н. Иванов тот, что в Хабаровске, способный, знает Восток и русскую историю, он у места на Дальнем Востоке и может правильно расценить события".
"Какими же узами связаны мы, русские, с Китаем?" — задает вопрос Иванов. В очерке "Пекин" писатель видит следы этой связи в столице Китая, в его Запретном городе, с красными цветистыми степями, золотыми знаками над коваными воротами, золоченым шпилем. В центре Пекина — Кремль. Не хватает лишь колокольни Ивана Великого. "И кто был он, кто побывав в Китае, вывез нам каменную сказку, просветленную у нас и христианством наших церквей и цветущими душистыми коврами лугов по холмам берегов Москвы-реки. В Москве — Китай-город". Взгляд художника видит длинные галереи, расписанные, как кузнецовская чайница, ажурные ладьи-беседки и в облике богини Гуань-Инь — воплощение женского милосердия нашей Мадонны.
На протяжении всей творческой жизни мысль писателя обращалась к Китаю столь же постоянно, как и к России. И хотя о Китае им не написано произведений романного типа, как его исторические повествования, но все же Китай манил и тревожил его до последних дней.

РАННИЕ ЗВОНЫ

Памяти Всеволода Никаноровича Иванова



С годами начинаешь понимать, что ничто не проходит так быстро, как жизнь. Но и в начале жизни, и на ее излете главным мерилом ее ценности остается человеческая личность. По числу встреч с несущими огонь неуспокоенности, поиска, борьбы, пожалуй, и можно судить, насколько ты сам приближаешься к истине, что ты сам сумел понять о смысле того, зачем является в мир человек. И каждый, оглянувшись назад, на свою жизнь, подтвердит эту простую истину, потому что у каждого из нас случаются встречи, как бы освещающие весь дальнейший путь, и потому же, вольно или невольно, мы многое начинаем мерить в своей жизни и в отношениях с людьми мерой этого встреченного нами человека, какой бы непосильной она для нас ни была. Но иначе мы уже не можем, и оттого сами начинаем неотвратимо меняться и незаметно перерастать какую-то грань в себе.

Такой встречей была для меня встреча с Всеволодом Никаноровичем Ивановым – замечательным русским писателем, человеком редкостного бесстрашия и мужества и редкой притягательной силы.

Он появился в Хабаровске в 1945 году, не заметить его броскую породистую фигуру в толпе было невозможно: крупная голова с высоким, великолепной лепки лбом, величественная осанка, крепкий седой ежик волос и молодые требовательные, яростно блестевшие из-под насупленных бровей глаза. Имя его сразу стало обрастать легендами.

За плечами этого человека три революции и три войны. Бывший колчаковский офицер, человек «оттуда», с «той» стороны. Известный дореволюционный писатель и публицист, автор монографий по истории искусства России, знаток Китая и Индии.

Жилось ему по тем временам в Хабаровске тяжело, если не сказать хуже. Приживаться приходилось совершенно заново, как в чужой стране, где говорят с тобой вроде бы на одном языке, а смысл не доходит. Помню, с каким трудом удалось ему «пробить» в журнале «Дальний Восток» первый и единственный (!) после возвращения из эмиграции рассказ из китайской жизни «Миром правят живые». Чеканность слога, особая, выдержанная в китайском стиле пластика на фоне наших набивших оскомину штампов о дальневосточной «экзотике» были оглушительны, сразу почувствовалось – в нашу хабаровскую пишущую братию пришел Мастер, с присущей этому высокому рангу требовательностью к себе самому и окружавшим, свободной ориентацией в самых неожиданных, парадоксальных пластах культуры.

Громадная начитанность, эрудированность и в то же время крайне смутное представление о том, чем и как живет наша страна, Советская Россия, какими законами и нравственными категориями движется и управляется ее современная жизнь. Ютился он тогда в длинной, тесной, узкой комнате с окном на главную улицу Карла Маркса, в старинном, видавшем виды двухэтажном доме (бывшей купеческой гостинице), в котором по простой случайности жила и наша семья. Жили бедно, но весело: в длинном гостиничном коридоре, сплошь уставленном ларями с большими висячими замками, в которых хранилась загодя наготавливаемая картошка, где-то высоко под закопченным от многочисленных примусов и керосинок потолком едва-едва пробивался тусклый свет забранных в металлическую сетку редких лампочек, который, кстати, очень часто гас, и моя мать мужественно шла чинить пробки. Тут же на ларях с картошкой и под яростное дружное гудение примусов и неистребимый запах кипятящегося белья играли и мы, детвора, – прятаться за ларями было большим удовольствием.

Мне было и невдомек, что напротив нашей комнаты живет большой писатель, человек со сложной, драматичной биографией. Для меня он был жильцом нашего дома, и только. Потом мы разъехались по разным домам, и наше совместное проживание под общей крышей как-то забылось. Не забылась только красивая, романтическая, как и всё, связанное с личностью Иванова, остро драматическая история его женитьбы на его будущей жене, Марье Ивановне, которую за связь с «нежелательным в нашей советской действительности элементом» исключили из партии и сняли с занимаемой до этого высокой должности директора краевой научной публичной библиотеки. Да, было такое. Жилось чете Ивановых трудно, но к чести Марьи Ивановны нужно сказать, что она не только не оставила Всеволода Никаноровича в ответ на все гонения, но именно ее неусыпными заботами он выжил в трудные для себя первые годы после возвращения «оттуда», из-за кордона.

Будем благодарить судьбу, пославшую Всеволоду Никаноровичу такую преданную, сразу беззаветно поверившую в него, самоотверженную русскую женщину, Марью Ивановну. В первое время заработков не было никаких; кое-как перебивался случайными переводами в китайской редакции краевого хабаровского радиовещания, пробовал читать лекции, но безуспешно; жить было нечем.

И тем не менее он жадно впитывает новые впечатления.

На просторной центральной площади города, затерявшись в толпе, Иванов глядел на ноябрьский парад. Мела злая поземка, а лица людей были радостно оживлены, шеренги солдат стройны; гордясь молодецкой выправкой, мимо него шли молодые сыновья России, которые не знали ни катаклизмов старого поколенья, ни его страданий, ни его мыслей, ни его страстного желания быть вместе с ними.

Есть человеческие судьбы, вобравшие в себя противоречия целой эпохи: они несут на себе все ее отметины, как руины. Таких судеб не так уж и много, если учесть, что люди уходят значительно быстрее и чаще, чем эпоха. Ему посчастливилось видеть, как делается история, он был знаком с ней не по источникам, не по литературным произведениям, он – очевидец потрясших мир событий. Нелегко держать на плечах груз целой эпохи, но он, этот груз, углубляет внутренний взгляд художника, делает его зорче, острее, неповторимее.

1888 год – год собственного рождения – представлялся ему теперь неправдоподобно далеким. Кострома, пестрая, лохматая, праздничная, с суматошными ярмарками и пасхальным звоном церквей. И хотя написано об этом времени спустя полвека, в 1953 году, в романе «На Нижней Дебре» и еще через тридцать, в 1987 году, опубликовано в журнале «Дальний Восток», в первом из четырех томов «Воспоминаний», непосредственные впечатления до сих пор обжигают свежестью восприятия и достоверностью взгляда на Россию. Первый том «Воспоминаний» повествует о юности писателя; он так и называется – «Юность и свобода».

Начало века. 1908–1912 годы. Санкт-Петербургский университет. В годы реакции, наступившей после разгрома первой русской революции, университеты Московский и Петербургский оставались одинокими островками культуры, свободолюбия, прогрессивных идей. В университете Иванов изучает историю, философию, естественные науки. Последующее изучение европейской культуры на семинарах у профессоров Кандельбанда и Риккерта (Гейдельбергский и Фрейбургский университеты) дало ему очень много. Ничто так не помогает постичь культуру своего народа, как непосредственное соприкосновение с культурой других народов. Уже тогда, в первое десятилетие нового века, будучи блестящим дипломантом, Иванов серьезно интересуется вопросами складывания государственности на Руси, углубленно работает в архивах. Пути развития России, ее историческая эволюция интересуют его с университетской скамьи.

1912–1914 годы. Служба в армии, в 23-м пехотном полку в Тамбове. Первая мировая война. Солдатство, немудреная, простая, сильная жизнь. Эти годы дороги Иванову первым узнаванием народа, впечатления тех лет оформились циклом рассказов «Любовь и служба Касьянова». Вообще же печататься начал в 1909 году.

Иную книжку писатель пишет всю жизнь, а иная нужна только для того, чтобы избавиться от переполняющих душу впечатлений. Так было с «Касьяновым». По-разному они складываются, писательские судьбы. Иной всю жизнь проводит, привязанный к своей малой родине, речке, двум ракитам, чернеющему на горизонте лесочку. И через крошечную ячейку личных ощущений и впечатлений воссоздает целое, панораму жизни страны, жизни народа. А другому мало собственных впечатлений, ему нужно видеть, как делается история, самому делать ее, впадая в ошибки и исправляя их затем ценой страданий, ценой долгих десятилетий, ценой своей собственной жизни.

Волна «бега» из Советской России докатилась до Владивостока. Вс. Иванов, участник «ледяного похода» Колчака через всю Сибирь, помнится, вбежал тогда в дом крупного предпринимателя Тенькова, где в тот момент шла крупная картежная игра, с возгласом: «Что же вы сидите, господа? Большевики у вас на плечах!»

Владивосток остался неизгладимой вехой в жизни Иванова. Последняя русская твердь под ногами, буйство экзотической яркой природы, конгломерат мощных человеческих характеров. В 20-м году, когда Иванов редактировал газету во Владивостоке, к нему пришел офицер и принес рукопись. Рукопись называлась «По Уссурийскому краю». Фамилия офицера была ему ранее неизвестна – Арсеньев. Было Арсеньеву в то время сорок лет.

Фокус русской жизни и культуры огромного, малоисследованного в то время края сосредотачивался во Владивостоке. Здесь колчаковцы надеялись удержаться и закрепиться, чтобы отсюда, из Владивостока, начать свой обратный поход на Москву. Вышло же наоборот, волна «бега» из России выбросила Иванова вместе с остатками армии Колчака на корейский, чужой берег. Пришли на корабле в Корею. После долгих формальностей японский жандармский офицер принес два тощих бутерброда и подал их грязными пальцами.

– От кого хлеб?

– От японского Красного Креста.

– Наверное, от японского жандармского управления, да?

– От японского Красного Креста. Пожаруста. Хотя это одно и то же.

И как последний штрих этого периода – брошюра «Крах белого Приморья», написанная за три дня. И как последнее проклятье, как признание окончательного поражения – последние слова ее: «Итак, революция победила еще раз!»

Еще не осознавая последствий содеянного, принялись пить. Пропили оружие. Потом пропили корабль. Потом разбрелись кто куда. Здоровые, в расцвете сил, кадровые офицеры, до сих пор щеголявшие военной выправкой, боевыми наградами, нашивками от ранений, а теперь никому не нужные, изгнанники, изгои, потерявшие родину, беззащитные перед силой чужого закона. Вот тогда к Иванову пришло осознание своей «несвободы»: крушения, непоправимости случившегося. Другие его товарищи по «бегу» шли к этому осознанию долгие годы, а он, чутьем историка постигший диалектику смены эпох и социальных формаций, понял это тогда сразу, грозно, бескомпромиссно, бесповоротно. Да, только чувство Родины дает осознание своего «я» в этом мире, иначе человек – мусор, перекати-поле под равнодушными, враждебными, чужими ветрами. Признание собственного поражения оказалось многим не под силу, стрелялись, писали пасквили на Россию, горсткой отщепенцев начинали жалкую возню «всех против всех».

Он возненавидел эмигрантское отребье, боролся с ним пером и словом, как мог, и это помогло ему выжить тогда, когда выжить, казалось, было невозможно. Россия жила в нем как тихая, постоянная, никуда не уходящая боль, она-то и приняла его в ряды наших соотечественников за рубежом, пытающихся объективно разобраться в процессах, происходивших в стране Советов, в громадно созидательном размахе, охватившем молодое пролетарское государство. Иванов, попав в эти ряды, естественно, подверг себя бешеной травле со стороны белогвардейских кругов эмиграции.

Необходимо было во что бы то ни стало вернуться на Родину, сделать всё, чтобы искупить свой «бег». Очень скоро он пришел в советское консульство. Очень скоро его взяли на работу в ТАСС. Для него начались, сомнений нет, смертельные проверки. Но, кроме хладнокровного, отчаянного бесстрашия, у Иванова были удивительные лингвистические способности, уже в эмиграции он в совершенстве изучил китайский и английский языки, немецким и французским он владел до этого. В своей одиссее он перебрал множество профессий. Был военным советником в ранге полковника у китайского маршала Чжана, главнокомандующего войсками Северного Китая в Мукдене – административном центре Маньчжурии, японского ставленника. Полвека спустя он напишет замечательную повесть об этом времени «Дочь маршала», которая будет опубликована в столичном журнале «Молодая гвардия» в 1973 году. В Шанхае он служит агентом дальневосточного «Совторгфлота»; в его обязанности входило обеспечение советских судов углем и водой.

Дважды ходит в Японию, злые языки утверждали, что у него в Японии официальная жена-японка и собственный дом. Ну, а потом выяснится, что все эти приписываемые ему «жены», кроме одной-единственной, Веры, отказавшейся вернуться с ним на родину, в Россию, все эти роскошные женщины и фешенебельные виллы – не что иное, как явочные квартиры.

Одновременно с мучительным приживанием на новом месте шел процесс узнавания новой, чужой жизни, новой, незнакомой культуры, той, что по-английски иронически именуется – «к востоку от Суэца».

Представления о Китае очень разнообразны и пестры, и складывались они из самых противоречивых впечатлений. Из них наиболее фантастичны годы, проведенные в глубине Китая, в Шаньдуне, в самой гуще сложного процесса китайской революции. Наблюдения этого периода легли в основу ряда статей, брошюр, в том числе исследование «Китай и его 24-я революция», а также романов о Китае «Тайфун над Янцзы» и «Путь к Алмазной горе», написанных и изданных после возвращения из эмиграции. Оба этих произведения наглядно и ярко воссоздают страницы истории китайской революции. Роман «Путь к Алмазной горе» посвящен событиям гражданской войны в Китае конца 20-х годов. Историческая панорама борьбы народно-освободительной армии с Гоминданом дается в полотне «Тайфун над Янцзы» уверенными мазками; но публицист еще борется с романистом на страницах этих книг, страстная напряженность и заостренность порой перехлестывают через край, мешая внутреннему развитию характеров, логике их мышления.

Но ни на один час, ни на одну минуту не прерывается напряженная созидательная исследовательская работа по интересующей его проблеме складывания государственности на Руси. Россия продолжает настойчиво и властно стучаться в сердце. Какие бы легенды ни складывались вокруг имени Иванова, но с 1925 года он уже официальный сотрудник ТАССа в Китае. В 1931 году получает советское гражданство, но только в 1945 году ему разрешено будет вернуться на Родину.

Снова и снова Всеволод Никанорович возвращается к этому дню, ставшему главным днем жизни, благодаря которому, собственно, и состоялась биография его как сына России, как писателя, как человека.

«Сколько раздавленных позвонков, хребтов, судеб, сколько талантливых образованнейших людей – цвета нации осталось там, за бортом! Никогда не изгладятся в памяти их скорбные тени – тысячи умирающих, удирающих, раздавленных, лишенных будущего!

... И вот наконец он наступил, этот решающий день. Стараясь не выдать волнения, скрываясь перед друг другом, ждали последнего звонка. Я не помню, он был или не был, этот звонок, но вагон дрогнул, и станция «Маньчжурия» стала уплывать назад...

Помню, поразило наличие в составе «офицерского» вагона – для нас это была неожиданность, первый штрих, обративший на себя внимание. Вагон, поскрипывая, шел на запад. Высокий столб. Стоит советский пограничник. Станция «Отпор», когда-то – 86 разъезд. Ныне станция «Отпор». Скрип тормозов. На слепящем снегу фигура Ленина. И степь. Степь без края. Русская степь, забайкальская, даурская.

Молча поднимаем граненые стаканы с коньяком. Коньяк одного дружка, старого русского врача, оставшегося там, за кордоном. Просил распить на границе. А в окно видно – бежит ладный русский солдат в полушубке, ушанка, румянятся щеки. А из-под ушанки – вдруг кудри. Девушка! Девушка, и в руках автомат. Тоже новое, неожиданное.

Остановка. Мы дома. У себя, в старом знакомом доме, со старыми, невыветрившимися запахами, в котором столько для нас нового, неожиданного. Со здания вокзала, собственно, и началась Россия, которую я не знал.

Очень остры первые самые впечатления. Поразила толпа на улицах – это была уже новая толпа. Ровная, вся одинаковая – не промелькнет рысак в яблоках, в легких санях с толстым кучером и осанистым седоком в шубе, в меховой богатой шапке. Не видно величественных попов в лиловых камилавках, с высокими посохами в руках. Нет нарядных барынь... Память автоматически отщелкивает новые детали, штрихи. Толпа суровее, проще, внутренне собранней, ожесточеннее...»

Так вот сразу взять явление в комплексе, во всей его исторической преемственности, так с места в карьер отказаться от привычных, милых сердцу картин дореволюционной России и вбуравиться в эту новую, чужую толпу на правах своего, проникнуться ее интересами, ее духом, ее болью и скорбями. А это тоже указывало на зрелость пера и мысли, свидетельствовало о реалистическом направлении таланта.

«... Толпа бесконечно решительная – шел 1945 год. Февраль, видно, что всё сполна отдано войне, видно, что народ выжимает из себя всё, на что способен. Не только не требует для себя никаких материальных благ, а горит сам великой правотой своих действий, целей, нужд.

Чита была тогда городом страстного горения – не больше «сонной», «дремучей» провинции. Иду и вижу – в первом часу ночи сияют парикмахерские, столовые, чайные, блещет огнями вокзал, бессонный, кипучий, какой-то грозный, живущий в кипучем бешенном напряжении, целиком от Венгрии (наши войска дрались тогда уже под Будапештом) устремленный на Дальний Восток, куда-то мимо меня. На моем движении к Москве неслась в бесконечных встречных эшелонах чудовищная техника войны. Эти ночные часы свидетельствовали о высшем, белом накале творческих сил народа. В те февральские дни сорок пятого года народ мне виделся таким, каким он был на Куликовом поле... И, боже мой, как хотелось скорее принять в этом посильное участие!»

И еще мучающий все эти десятилетия вопрос: оправданны ли, необходимы ли все те жертвы, которые понесла Россия ради нового? Придет время – и станет ясно не одному стареющему русскому писателю, что очень многого, трагического, обессиливающего народ в его движении на непроторенных путях в неизведанное можно было бы избежать; это относится и к судьбе русской интеллигенции, и к процессу коллективизации, и к культу личности, и к необоснованным репрессиям, и к урокам и потерям Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., и ко многому другому; но писатель только что ступил на родную землю и готов был целовать ее... Жадное узнавание нового и осмысление прожитого идет одновременно, через современность становится яснее прошлое, и прошлое высвечивается новым, неожиданным ракурсом.

Анна ГВОЗДЕВА



Продолжение следует

Посвящается Вс.Н.Иванову

ЮБИЛЕЙ


Учитель! Перед именем твоим
Позволь смиренно преклонить колени.
Забыв про сон и чувство лени,
Твои труды мы сохраним.
Чтоб память о тебе не тлела,
А вспыхнув в Юбилей, горела
И в этот двадцать первый век,
Ты нужен нам - наш человек!
Всю жизнь свою, свою свободу
Ты посвятил стране - народу.
Без Родины не смог ты жить,
Ее учил ты нас л ю б и т ь.
Наш капитан, в космическом тумане
К тебе в земной тревоге жмемся мы,
Затерянные в звездном океане,
К свободе, к солнцу тянемся из тьмы!

Твои почитатели

Уважаемый Юрий Яковлевич! Спасибо Вам огромное за Ваши труды, за живую память о Всеволоде Никаноровиче Иванове, которого я осмелился в одном из моих сочинений назвать прадедом, хотя это не совсем так. Я - внучатый племянник Эльвиры Иосифовны Двинской - Лев Усачёв. Знакомство с творчеством писателя у меня началось со "Сказания об Антонии Римлянине". Недавно прочитал и трилогию "Иван III", "Ночь царя Петра", "Императрица Фике". Надеюсь, скоро удастся прочесть "Чёрных людей". Поскольку учусь на философском факультете, жажду раздобыть "Философию Владимира Соловьёва" и "Опыт о человеке...". Где их достать, не имею понятия. А ещё есть мечта: найти детские книжки Всеволода Никаноровича - "словарика", как называла его тётя Эля (Эльвира Иосифовна). Это "Весенняя повесть о ящике на окне" и "Золотой бурундук". Сам я пишу сказки для ребятишек, делаю аудиозаписи детских произведений под музыку("Бибигон" К.Чуковского, "Про любопытного лягушонка" Г.Цыферова, "Не буду просить прощения" С.Прокофьевой, "Сказки для горчичников" Веркора, "Приключения Зелёного Лимузина" - это моя сказочная повесть). Может быть и "Весеннюю повесть..." запишу под музыку. Вот было бы здорово! Вот были бы счастливы дети! Правда, я не знаю, что это за повесть... Но не терять же мне надежду! А ведь Всеволод Никанорович ещё и стихи писал. Стихи.
Любите поэзии искренний лепет,
Как любите снег, тишину, закат…
Любите и ждите, когда вас ослепит
Весеннего солнца клад.
А если вам трудно, откройте обитель –
Святую обитель своих стихов...
Любите поэзию, люди, любите!
Она и простор, и кров!..

Лёва